Космос за дверью. Рассказы и повести - Сергей Глузман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Куда туда?
– Ну, в дыру эту.
– Бред все это.
– Не бред. В этой пропасти, куда они исчезают, что-то происходит. Это только кажется, что ты прожил жизнь, сколько положено бутербродов слопал, сколько надо ботинок сносил, а потом раз и все. Конец. Как будто и не было ничего.
– Не кажется, – сказала она – Так и есть. А ты мне своими глупостями просто голову заморочить хочешь. Время до утра дотянуть. Только у тебя ничего не получится, потому что мне холодно и я спать хочу.
– Тебе спать нельзя.
– Почему же?
– Потому что ты и так уже спишь. Даже хуже того. Ты одной ногой уже там. А когда холодно становится, это вообще плохой признак. Наверно, что-то там с тобой случилось, – и он кивнул на больничные окна.
– Наверно, – сказала она. – Они там в больнице чего-то вокруг меня суетятся. Вон видишь – столпились, – она показала рукой на окно.
– Плохо, – сказал Саша. – А если ты и здесь заснешь, совсем туда уйдешь. Тебя уже не дозваться будет. Я так далеко за тобой ходить не могу.
– Ну и сиди здесь, – зло сказала она.
– Подожди, – сказал он. – Я попробую тебе растолковать.
– Попробуй, а я пока вздремну.
– Нет, ты меня сначала выслушай, а потом поступай, как знаешь. Как захочешь, так и сделаешь. Захочешь спать – спи на здоровье. А у меня совесть будет чистая, что я пытался тебе помочь, но у меня ничего не получилось.
– Ну давай, пытайся, раз ты такой совестливый. Первый раз такого мужика совестливого встречаю. И где ты только раньше был?
– Здесь и был.
– Ну ладно, давай, говори, чего хочешь.
– Сейчас, – сказал Саша. – Надо костер зажечь, может тебе теплее будет.
– Жги.
Он поднялся, подошел к мусорному баку, стоявшему у больничной изгороди, долго копался там, пока не вытащил несколько старых газет, пару ломаных досок с гвоздями и смятое пластмассовое ведро.
– Это пойдет, – сказал он, запихивая газеты в ведро. – Доски потом подложим, – он щелкнул зажигалкой и мятая газета занялась маленьким желтым языком пламени.
– Так вот, – сказал он, глядя на огонь. – Туда уходить подготовленному надо. Понимаешь?
– Да, – сказала она – Я все понимаю. Только я уже подготовлена к этому с самого рождения. Это ты понимаешь?
– Нет, – сказал Саша. – Вот этого я как раз не понимаю. Потому что всё, что ты говоришь – сплошное вранье.
– Дурак, – сказала она.
– Не обижайся, – сказал он примирительно. – Просто когда человек вовремя туда уходит, когда срок его уже подошел, это другое дело. Грех его останавливать. Да и не остановить его никак. А когда он от горя и от боли туда собирается, то ему туда категорически нельзя. Потому что там его боль в тысячу раз сильнее будет.
– И откуда ты все это знаешь?
– Говорят так.
– Кто говорит?
– Кто-кто, люди говорят.
– Люди об этом ничего не говорят. Они не знают ничего.
– Ну, не те люди, – сказал Саша. – Другие. Здесь ведь много разного народу по ночам бродит. Обычно их не видит никто, а я, когда здесь дежурю, вижу. Иногда даже поговорить удается.
– Ну-ну, ври дальше.
– Да не вру я, честное слово. Однажды сюда один мужик приходил, страшный, как я не знаю что, говорил, что он оттуда.
– А чего же ты его обратно отпустил? Что же ты его за штаны не схватил, и уговаривать не стал: «Ну куда же вы, товарищ? Вы нашей больнице все планы рушите по выживаемости. Мы бедняжки через вас премии лишимся».
– Он не больничный был, – сказал Саша.
– Значит на небольничных тебе наплевать, да? А если бы меня не скорая привезла, а я сама бы к тебе сюда пришла – ты бы меня подальше послал, да? Пролетайте, девушка, дальше, как фанера над Парижем?
– Опять ты за свое, – сказал Саша. – Когда тебя уговариваешь – тебе не нравится. Когда не уговариваешь тоже.
– Да, – сказала она, глядя ему в лицо. – Потому что я тебя ненавижу.
– За что?
– За то.
– За что – за то?
– Хочешь знать?
– Хочу.
– Ну и скажу. Вернее это ты мне скажи, – проговорила она со злостью. – Ну, где ты раньше был? Почему ты такой добрый только сейчас объявился? Ты даже не представляешь, какую ты подлость совершаешь. Нельзя же быть таким жестоким. Раз уж начали меня бить, так добейте до конца, чтобы не мучилась. Зачем мне все эти сказки слушать, про бессмертие и прочую муть. Ну, зачем ты мне все это рассказываешь? Ты же человек, а не садист какой. Врач ведь, – в глазах ее снова появились слезы.
– Что с тобой? – спросил он испуганно.
– Дурак ты, вот что, – сказала она плача.
– Говори, что случилось?
– Мне умирать расхотелось, – ответила она.
– Ну и слава богу.
– Из-за тебя, идиота, между прочим. Я с тобой поговорила и мне расхотелось.
– Очень хорошо.
– Только я все равно умру.
– Почему?
– Потому. Если бы ты столько таблеток съел, ты бы уже давно холодный был.
– Не знаю, – сказал Саша.
– А я знаю, – ответила она. – Они меня опять там током бьют.
– Терпи.
– Терплю, – сказала она, всхлипывая. – Только у меня уже глаза закрываются. И внутри все заледенело. Я наверно до утра не досижу. Мне страшно.
– Нужно досидеть, – зашептал он. – Ты постарайся, соберись. Только глаза не закрывай. Оно отойдет постепенно. Ты главное о смерти не думай. Если о ней думаешь, она приходит, а если не думать, то может она тебя и забудет.
– А о чем же мне думать? – спросила она слабым голосом.
– О чем хочешь. О чем-нибудь хорошем.
– Я на юг хочу, – сказала она жалобно. – Где тепло.
– Ну, давай, попробуем на юг.
– Что попробуем? Здесь же тундра вокруг.
– Ну придумаем чего-нибудь про юг, хочешь?
– Хочу.
– Мне этот дядька, который приходил, одну историю рассказал. Она на юге начинается. В Греции. Он говорил, что его Гомером зовут. И слепой был к тому же. Вместо глаз – два белых бельма. И взгляд как у слепого, пустой и словно сквозь тебя. Но почему-то все видит. Меня вот заметил. Мы с ним тут всю ночь сидели. Хотя может и врал. Может и не Гомер никакой, а так, просто придуривался. До него ведь тоже тут один приходил. Говорил, что он Кафка. Про какой-то Процесс рассказывал, который остановить нельзя. По производству чего-то такого: то ли вечных двигателей, то ли мыльных пузырей. Говорил, что он бухгалтер-иллюзионист и умеет извлекать деньги прямо из воздуха при помощи какого-то заклинания. А один раз он что-то в этом заклинании не так выговорил и превратился в крысу. Потом оказалось, что это директор банка в белой горячке бродил по Тамбею, хотя сам в это время сидел в психиатрической больнице. Вот, – произнес Саша задумчиво, – Видишь, всякое бывает. Но этот на Гомера действительно был похож, хотя я его раньше никогда не видел.
– А она страшная – твоя история?
– Да нет, не очень.
– Значит, страшная. Саша, если там кто-нибудь умрет, то и я вместе с ним.
– Не болтай глупостей.
– Я не болтаю, у меня просто сил больше нет, и глаза сами закрываются.
– Что там в больнице делается? – спросил Саша.
– Ничего. Ты же видишь, раз я с тобой, значит у них пока получается.
– Хорошо, тогда сиди и слушай. И глаза не закрывай.
– Сижу, – сказала она послушно.
4
Следующее дежурство Саши Анисимова было во вторник.
– Сашенька, давай быстренько всё принимай, – торопливо говорила докторша Оля Сорокина, сдававшая смену. – У меня сын дома с температурой. Муж уже на работе, так что я сейчас бегом по магазинам и домой. А потом мужик мой с работы, а я в ночь на скорой дежурю.
– А мужа-то вообще ты видишь?
– Я его слышу. Мы с ним по телефону общаемся. Раньше, знаешь, были романы в письмах, а у нас исключительно телефонный роман. Со всеми интимными подробностями.
– Ну ты хоть пару слов по больным скажи и беги.
– Угу, значит так… В зале два свежих инфаркта. Мужчины. Но сейчас им обоим уже получше. Правда у одного мерцательная аритмия не снимается. Подробнее в истории болезни посмотришь. Вон там в углу мальчик восьми лет с пневмонией. Привезли ночью, рентген еще не делали. Не забудь. Так. Вот тут бабушка, после перитонита. Ночью оперировали. Плохая. Старенькая. А в боксе сумасшедшая.
– Какая сумасшедшая? – спросил Саша – Мне только сумасшедших не хватало.
– Не знаю, может она и не сумасшедшая, а просто не в себе. Ты ее в субботу с отравлением принимал.
– Да, помню.
– Физически она в порядке. Можно уже на терапию переводить. Но за предыдущие дни у неё две остановки сердца было. Наверное, на этой почве она головой и повредилась. Если она тебе не понравится, вызывай психиатра. Пускай забирает к себе.
– А что с ней?
– Я её ещё вчера на терапию перевести хотела. А она не идет. Говорит пока тебя не увидит, никуда отсюда не пойдет. Сейчас сидит, тебя дожидается, как принцесса у окошка.
– Странно, – сказал Саша. – Она меня и видеть-то не могла. Я её без сознания принимал. А ночью остановку сердца дала. Едва запустили.